Прекрасные мелодии.

[Элвис]

Тише. Замолчите и представьте.
Представьте, что вы замахиваетесь над пианино, растопырив пальцы обеих рук, а потом резко ударяете по клавишам. Звук! Вслушайтесь в этот звук, внимайте ему до тех пор, пока не утихнет последняя нота. А теперь погрузитесь в ту тишину, которая образовалась. В вязкое, всепоглощающее безмолвие, которое окутает вас собой и еще долго не выпустит из объятий.
Никакими другими словами, никаким другим образом я не могу описать встречу с этой девушкой. Она – мое пианино. Ее тело – механизм, настроенный до мельчайшей детали. Она музыка, уносящая не вас, а весь остальной мир так далеко, что он не сможет дотянуться до вашей души своими жадными лапищами.
Ее звали Аделаида. И когда она произносила слова, рассказывала что-то, она не говорила – пела. Пела настолько прекрасно, что вряд ли вы найдете во всем мире звук прекрасней ее голоса. Ах, мне не передать насколько она была потрясающа. Она не создана для этого мира, поэтому в нем и не жила. Для нее не существовало нашего мира, у нее был свой.
Но, боги! Самый прекрасный музыкальный инструмент мира не верил в искусство! Отталкивал его от себя. Отрицал свое предназначение. Не выносил разговоров о нем. Подавлял музыку внутри себя, никому не давал притрагиваться к клавишам, избегал своих собственных прикосновений к ним. И расстраивался, и расстраивался, и расстраивался! Каждый день все сильнее и сильнее. Клавиши начинали желтеть. Лак трескался, уродуя внешнее покрытие, древесина гнила, струны внутри натягивались до максимума.
Как же я хотел ей помочь, как я умолял ее прислушаться к ее собственным симфониям. Но нет же, все было напрасно. Она больше не могла выносить ни свою музыку, ни меня. Аделаида ушла к глухому математику, жившему в шумном центре города, где даже , чтобы просто поговорить нужно было сидеть вплотную друг к другу. Она замолчала.
Я не мог ее забыть, искал ее, но не в тех местах, не в тех мирах. И только однажды, раскрыв газету, увидел объявление о несчастном случае:
« Человек, продававший пианино и покупатель умерли от его падения . Музыкальный инструмент спускали из окна , но тросы не выдержали и пианино сорвалось вниз, погребя под собой хозяина и покупавшего старика».
Аделаида сорвалась в безумную пропасть безмолвия, навсегда лишив шанса оглохшего мира услышать прекрасное, ощутить искусство, и как и полагается утянула за собой все, что ее окружало.
Вслушайтесь в тишину. Вы больше никогда не услышите прекрасных мелодий.

[Кот Белый]

В твоём духе. Грустно и без всякого просвета. Мне не нравится слово рясы, которые натягивались. Ряса это одежда священника, а элементы для подъёма, по-моему, называются тросами.
Прочитай рассказ Севера Гонсовского "Голос". Там есть то, о чём ты пишешь, неумение и нежелание слушать и слышать. Может быть, станет немного светлее?

[Элвис]

Трагедия в самом музыкальном инструменте) Мир давно оглох.

[Кот Белый]

Это тебе только кажется. Если бы мир оглох, ты бы не писала таких прекрасных вещей, а мы не ценили бы

[Элвис]

Точнее мир стал безвкусно шумным, а музыкальные инструменты не верят в свои силы, разочаровались в том, что должно было их вести за руку всю жизнь. Мне так видится. Не все конечно, но частичка.

[Рыжая Радость]

Мне нравится первый абзац. Очень. Я часто так делала в детстве... До мажор двумя руками, чтобы звук был жирный, именно жирный не поверхностный. А потом руки с пианино и тишина...

[Кот Белый]

Точнее мир стал безвкусно шумным, а музыкальные инструменты не верят в свои силы, разочаровались в том, что должно было их вести за руку всю жизнь. Мне так видится. Не все конечно, но частичка.

Вот с этим трудно не согласиться. И всё же, если инструменты не будут верить в свои силы, то будет совсем плохо. Они обязаны, именно обязаны, быть сильными и звучать, ибо без этого пропадут силы и у слушателей, и тогда мир, действительно, оглохнет.