Знаете ли вы, какое чувство охватывает, когда, специально или случайно, давишь рукой ползущего мимо жука? Или слизняка? Когда все ваши пальцы в одно мгновение оказываются в чем-то склизком, вязком, липком…и ещё, весьма вероятно, вонючем. Вы испытаете отвращение, не так ли? Вот то же самое почувствовала я после убийства. Я понимаю, что это необходимо, но…слишком тяжело. Морально. Поэтому я только нанесла первые удары, а честь «добивать» оставила другим. И пришла сюда, на эту прекрасную лужайку за нашим поселком. Здесь всегда так спокойно и хорошо. Когда-то давно я проводила здесь целые дни, находясь в абсолютно счастливом безделье. Но сейчас мне редко удаётся урвать хотя бы несколько минут, чтобы поваляться на травке, посмотреть на парящие в вышине белые облака и немного подумать.
О чем я думаю? Знаете, в большей степени я вспоминаю. Точнее, стараюсь вспомнить, что было задолго до нас. Зачем мне это? Хочу знать правду. Настоящую, до которой дойду сама, а не которую поднесут на блюде и скажут: «Прими и всё». По словам мамы мы всегда жили в этой деревне, всегда были рабами. А вот бабушка, когда ещё была жива, рассказывала мне удивительные истории о том времени, когда все мы были свободны и счастливы. Она даже раз упомянула, что и я застала эти прекрасные годы. Была тогда совсем малюсенькой. Вот это-то я и пытаюсь вспомнить. Мне кажется, только в этом случае я смогу узнать Настоящую Правду.
Конечно, сейчас история снова меняется – мы больше не рабы. Но и хозяевами нас ещё рано называть, потому что в темных лесах нашей долины (а может быть и там, дальше, за строем высоких елей и сосен) ещё скрываются... В нашем языке нет для них названия, поэтому мы называем их просто – Другие. Они не похожи на нас: много ниже ростом, чаще всего совсем белые, с плоскими лицами и жуткими большими черными глазами, как у стрекоз, которые они умеют снимать и надевать вновь. Раньше они жили в большой хижине из белого камня на окраине нашей деревни. Других было много. Они постоянно рыскали между наших хижин, держа в руках странные, неизвестные нам, приборы, тихо переговаривались между собой. Не все из нас, только самые мудрые, понимали часть их речи. Понимали, но смысл, суть их практически всегда оставался загадкой. Мы научились определять по интонациям, зол Другой или доволен; требует ли что-то отдать или зовет пойти следом.
Часто Другие входили в хижины и забирали только что родившихся в свой Дом. Малышей уносили в больших плетёных корзинках. Плачь до поздней ночи раздавался над деревней в такие дни. Мы не могли сопротивляться – у Других всегда были с собой огромные Шипы, уколом которых нас лишали способности двигаться на долгое время за любое неповиновение или проступок. Проходили недели две, и малышей возвращали в деревню всё в тех же больших корзинах. Но не всех. Обычно больше половины так и оставались в стенах Дома. Живы ли они – мы не знаем. В глубине души мы понимали, для чего Другие забирали малышей: изначально мы рождаемся уродами, и в Доме нас пытаются изменить к лучшему.
Да, только благодаря Другим мы выглядим так, как выглядим. «Они «помогают» нам стать самими собой», - всегда говорила мама. Но бабушка была совершенно с этим не согласна, считая совсем наоборот. «Наши малыши рождаются прекрасными! Именно так мы, все мы, выглядели до прихода Других! Это после Дома мы становимся уродами!», - кричала она на маму. Но ей никто не верил. Даже я сомневалась тогда и думала, не сошла ли бабушка с ума? Что может быть прекрасного в младенце, сплошь покрытом жесткими черными волосами, с ручками без пальцев да ещё и с горбатой спиной? Нет, смотреть на них без содрогания невозможно. Поэтому, когда их возвращали из Дома уже нормальными, я чувствовала внутри даже некоторую благодарность Другим. Несмотря на то, что теперь все знают Настоящую Правду, каждый раз, когда я смотрю на своё отражение в воде и вспоминаю слова бабушки, я качаю головой. Нет, я совсем не уродина. А мой жених вообще считает, что прекрасней меня нет на свете. Особенно в моей внешности ему нравятся мои большие карие глаза. Хотя у всех жителей деревни глаза преимущественно одного цвета, но Минго говорит, что мои – особенные.
До лужайки, на которой я сейчас лежу, доносится отчаянный крик. Назвать его криком боли было бы недостаточно, чтобы в точности описать. Крик смерти. Значит, уже добили. Знаете, мне всё-таки жалко Других. Мне кажется, они хотели больше помочь, чем навредить нам. Хорошо, что меня никто не слышит. За такие слова мама точно меня бы отругала. После Восстания Дом Других, конечно, разрушили, но всё их оружие теперь стала применять небольшая группа наших, назвавших себя Мстящими. С Шипами наперевес они прочесывают леса в поисках избежавших мести Других, находят их, ловят, приводят в деревню и…забивают. В прямом смысле слова. Мстящие привязывают к своим ногам тяжелые булыжники и в каждую руку берут по камню, в то время как Другого выволакивают в центр деревни. Его обступают плотным кольцом и по очереди наносят удары. Либо рукой, либо ногой. После того, как каждый ударил, начинается второй круг – добивание, когда каждый Мстящий прыгает на Другого, пытаясь ударить всеми четырьмя камнями сразу. Жуткое зрелище. Но…теперь я тоже участвую в этом. С сегодняшнего дня.
Против воли, конечно. Отец заставил меня участвовать в убийствах. Он хочет, чтобы я «исполнилась праведным гневом и отомстила за наш род». Всё дело в том, что мой отец – предводитель Мстящих и глава деревни. А ещё он – Великий Знающий. Именно мой отец тайком пробрался в Дом и узнал Настоящую Правду, которую скрывали Другие. Именно он рассказал её всей деревне. Именно он устроил Восстание и уничтожил Дом.
Когда отец принес из Дома рисунки и записи, украденные у Других, ему, конечно, не поверили. Записи никто не мог расшифровать, а рисунки считали одним из будущих проектов Других. Но отец сумел убедить жителей деревни в своей правоте и теперь…Теперь все живут жаждой мщения. А ведь при Других мы жили спокойно. Возможно, не слишком свободно, но спокойно. У нас была еда, питье, жилье и одежда. Мы знали…ну, во всяком случае о том, что мы будем делать, чем заниматься каждый следующий день. Редко кто из нас задумывался над вопросами нашего происхождения, того, что было до и что же будет после нас, что такое свобода и нужна ли она нам вообще. Мы просто ЖИЛИ. А свобода…мы слишком привыкли подчиняться, чтобы по-настоящему прочувствовать её. Свалившись нежданно-негаданно, она опьянила многих, сделала их безумными, алчущими боли и крови. Практически все забросили свое хозяйство, влекомые единственной мечтой – уничтожить ВСЕХ Других на нашей земле. Странное желание, особенно если учесть, что Настоящей Правдой сказано, что мы были одними из самых добрых существ на свете.
Но ладно… Мне пора возвращаться в деревню, благо там, похоже, все стихло. Не мне судить мой народ. Точнее, теперь принято говорить племя. Отец запретил выражаться словами, которые были приняты у Других. Пока у меня получается плохо, но я стараюсь, боясь его гнева. Не хочу, чтобы меня приняли за предательницу и забили. Да… Через три дня мы покинем нашу долину и пойдем скитаться, как делали наши вновь обретенные памятью предки. Мы отправимся вслед за ужасными существами, истинное название которых выговариваем с трудом. Ч…е…л…о…в…е…к… Чем-то похожим на это называли себя Другие. Глупое и смешное слово. Мне больше по душе мое…точнее наше новое, племенное имя. Оно звучит прекрасно и совершенно. И несмотря на то, что мы наполовину стали похожими на Других, наши великолепные волосы и пышные хвосты, а так же изумительной вытянутой формы голова были и останутся при нас. Мы будем идти по миру, оставляя часть нашего племени на местах отдыха, чтобы они укоренялись, возводили дома и заводили семьи. И так, шаг за шагом, год за годом мы станем новыми хозяевами земли. И не будет в мире разумнее, прекраснее и добрее существа, чем Лошадь.
