"Мне нравятся люди. Они глупы, наивны и полные таланта. Все, без исключений. И если они думают иначе, то они глупы. Если думают так же, то они наивны. Ну а если думают, что в этих словах есть смысл, то определенно талантливы."
Обращение вызывало в груди молодого человека болезненное ощущение де жа вю. Будто эти слова он слышал. Не раз и не два. Их повторяли снова и снова. И он устал к ним прислушиваться. Это казалось ему странным.
Но сзади ему кто-то усиленно просигналил, чем заставил юношу подпрыгнуть в машине и вскрикнуть. Впереди уже мигал зеленый, и проехать ему не удалось. Зачитавшись и задумавшись, он заставил весь ряд ждать зеленый еще раз.
"Плохое утро. Надеюсь день выдастся лучше," - газета была смята в комок и отправлена летать в окно.
"Она смотрела на меня своими большими и испуганными глазами. В них стояли слезы.
Никогда не думал, что стекло вместо глаз будет настолько прекрасным.
В ее глазах был не океан, не зелень, не небо или тьма. В них ничего не отражалось. В них ничего не волновалось.
Как я узнал, что она испуганна?
Она дрожала и молила о пощаде. Она просила свободы.
И я хотел ее дать ей."
Никогда не думал, что стекло вместо глаз будет настолько прекрасным.
В ее глазах был не океан, не зелень, не небо или тьма. В них ничего не отражалось. В них ничего не волновалось.
Как я узнал, что она испуганна?
Она дрожала и молила о пощаде. Она просила свободы.
И я хотел ее дать ей."
- Что думаешь об этом? - дым был похож на руку. Серую длинную руку, которая тебе машет. Такая длинная и тонкая.
Молодой человек перевел взгляд с дыма сигареты на девушку, протягивающую листы черного цвета. Обычно такие для художников годились. Для рисунков мелом что-ли. Только вот протянутые листы были закрашены черном. Неравномерно. Грязно. Убого.
Девушка усмехалась и прищуривала глаза, чуть дергая ногой. Не могла удержать чувство превосходства и гордыни. Ее длинные волосы цеплялись за капюшон пальто. Алые матовые губы приковывали взгляд. Пышные черные ресницы обрамляли оливковые глаза.
Она не была похожа на себя. Или кого-то другого. Она была просто той, кем хотела являться. Яркой, сильной и уверенной.
Только вот не получалось.
- Я ничего не думаю, - юноша перевел взгляд с губ, обратно на листы. - А твое мнение?
Она усмехнулась и сняла мешающий шарф. Листы она скомкала и выкинула в ведро рядом. Черный внутри и белый снаружи комок какое-то время покрутился по краю, боясь упасть. На порыв ветра (такого холодного, как и ее улыбка) заставил его упасть и исчезнуть. Раз и навсегда.
- Те кто ничего не делает, но слишком много просят... Думаю им не место в этом мире, - все с той же леденящей усмешкой она говорила столь жестокие слова. - Но если бы так получилось, что кто-нибудь подарил бы мне ту самую свободу - безграничность мысли, духа, желаний - то я бы была благодарна.
"У металла приятные отблески.
Такие холодные (как ее глаза) Такие яркие (как ее характер) Такие резкие (как ее слова)
Металл подходил. Он был прекрасен.
И будет еще прекраснее, когда окрасится ее кровью."
Такие холодные (как ее глаза) Такие яркие (как ее характер) Такие резкие (как ее слова)
Металл подходил. Он был прекрасен.
И будет еще прекраснее, когда окрасится ее кровью."
Я многое не мог ей рассказать. Из-за страха ли. Или по другой причине. Я не знал. Но факт останется фактом. Я не мог ей сказать.
Я ни разу не произнес, как сильно ее люблю. Я ни разу не произнес, как сильно ей дорожу. Я ни разу не произнес, как сильно ее жажду.
И это желание во мне не хотело исчезать. Пытался, пытался, пытался столько раз его стереть... Но ничего не получалось. Оно лишь набирало силу из моих отчаяния и беспомощности. Я не хотел... я не хотел этого... только не этого...
"Мне нравилось смотреть как ее белая, нежная, чистая кожа пачкается моими ранами и ее собственными бусинками крови. Они были такими маленькими и хрупкими. Словно на тонкой ниточке, они стекали по ней и разбивались о плитку. Я никогда не устану от столь прекрасного зрелища. Ее лицо было изумительным именно в тот момент, когда я вновь и вновь оставлял на ней свои раны. На руке у нее появилась метка. Моя метка. Я, а не кто-то другой, оставил не ней свой след. Свою боль. Свое право обладания ею."
- Люди вечно что-то ищут... что-то теряют... чего-то боятся... чем-то дорожат... Это то, что невозможно у них отнять. Никто и никогда ведь не задумывался о той жажде, о том влечении, о той тяге... Что сжигает сердца и плавит душу, - она все говорила и говорила глупые и абсурдные вещи, нежно и ласково улыбаясь ветру. - Мы пленники этой плоти... Этой крови... Этого разума... Этой морали... Разве ты не думаешь, что это глупо? Разве это не величайшая глупость?
Думаю. И ты права. Абсолютно точно права. Права, потому что твои слова - истина для меня. И всегда ею были. Мы пленники. Мы рабы нашей плоти и жажды. И моя жажда губительна. Очень. Но не для всех. А только для тебя...
- А ты знаешь? - в горле тогда пересохло, а губы слипались. Я не хотел этого говорить. Не хотел произносить вслух эти слова. Но я сказал. И назад дороги не было. Ни для нее. Ни для меня. - Величайшая глупость этого мира... Знаешь что это? - она смотрела на меня своими яркими и заинтересованными глазами. Она нервно облизывала алого цвета матовые губы и игриво, почти естественно хлопала глазами. - Величайшая глупость человечества - это любовь...
"Я знаю много художников. Я знаю многих скульпторов, которые больше не могут лепить. Я знаю многих творцов прекрасного, которые разочаровались в себе и своих силах. Проще было закрасить картину черной краской. Проще было сломать скульптуру тяжелым молотком. Проще было сжечь все черновики, рукописи или партитуры. Уничтожать всегда было проще. Творцов объединяет многое. Очень-очень многое.
Они все начинают с чистого листа и заканчивают точкой."
Они все начинают с чистого листа и заканчивают точкой."
Так и я хотел, чтобы она стала прекрасной. Намного-намного прекраснее, чем она есть сейчас. Хотел, чтобы на ее алых и чарующих губах оставалась все та же холодная, жестокая усмешка. Хотел, чтобы ее глаза продолжали оставаться кристаллом, изысканным самоцветом без тени эмоций. Хотел этого так сильно... Желал, чтобы мои узоры, метки, линии и руки обнимали ее тело, как в последний раз.
На мои сухие, отчаянные и до безумия жуткие слова она ответила улыбкой. Она была теплой и нежной. А взгляд ее оливковых потеплел и стал мягче. Вся она превращалась с каждой секундой в женщину, которая способна полюбить весь этот мир и всех его людей. Будто она больше не испытывала тех холодных и прекрасных эмоций.
Я смотрел во все глаза на нее и не мог поверить. Это была не она. Кто угодно, но не она. Это была вовсе не моя жажда. Это была не она. Глупые и ничтожный слова от такого жалкого существа как я не могли заставить ее улыбнутся. Они не могли заставить ее быть мягче. Этого просто не может быть!!!
Последнее, что я помнил об этом дне и об этой минуте были ее алые губы изогнутые в немом крике.
Наверное, мне никогда не будет прощения. Наверное, люди не должны такое делать. Наверное, в тот момент я разочаровался в людях и в жизни.
Наши идеалы должны оставаться идеалами. Так долго, сколько это позволено. Иначе смысл этой жизни потеряется. Растворится. Исчезнет и скажет нам тихое "прощай".
Тонкой иголкой с острым концом я рисовал, создавал на ее бледной коже тонкие узоры, письма, послания. Я хотел остаться в ее памяти. Я, кому она разбила сердце. Я, кого она предала.
Мне не нужна была ее ласка! Мне не нужна была ее любовь! Мне не нужно было что-то столь мягкое и воздушное. Я любил ее такой, какой она хотела быть. Я любил ее такой, какой она старалась быть. Я любил в ней все. Ее холодную красоту и вечную иронию в голосе, будто все люди ниже ее. Ее стеклянные глаза оливкового самоцвета, что никогда не переливались на солнце и были как острие ножа. Ее алые, черт возьми, губы, от которых невозможно было отвести взгляд.
- Почему ты не могла оставаться все такой же прекрасной? - вырезал этот вопрос на ее предплечье. - Почему? - следующем была ключица. - Почему?!
Но я благодарен. Эти чувства, эмоции. Я никогда раньше их не испытывал. Я никого не любил и никого ненавидел. Я ни на кого не злился и никто не мог подарить мне радость этой жизни. Никто. Кроме нее.
- Прощай... Если бы... Если бы только ты не стала такой отвратительной и мерзкой, как все эти люди, - тонкая игла стала оставлять на коже все более глубокие порезы. - Если бы ты только продолжала ненавидеть весь этот мир вместе со мной, - ее прекрасные глаза стали переливаться. Совсем как у людей. - Но ты предпочла моей любви мою злость, - крик пропал в охрипшем горле и утонул в брызгах слез. - Ты предпочла моему преклонению мое пренебрежение, - в ее глазах стали отражаться все ее эмоции. Как же это было мерзко. Она становилась человеком. - И все таки... Ты просто глупый человек с красивыми фразами вместо мыслей. Ты... никто. Точно! Никто. Но в дань уважения нашему прошлому я исполню твое последнее желание.
Я убрал от ее кожи иголку и слез со стола, отходя подальше. Я дал ей возможность отдохнуть и хоть что-то прохрипеть или пропищать. В конце концов, она та, кто научил меня любить. И ненавидеть. Она откашлялась и сморщила свой нос. О да! Металлический запах ее преследовал. А меня запах ее плоти.
Мы квиты.
Она открыл глаза и посмотрела на меня. И в этом взгляде не было ничего кроме ярости, злости и отчаяния. Это был самый прекрасный взгляд из всех, что она успела мне подарить. Самый живой. И самый нужный. Мне.
И как в дешевых фильмах, она сплюнула на пол. Но почему-то мне кажется целилась именно в мою обувь. От столь яркого и неуклюжего шаблона я рассмеялся. Человек! Она стала человеком! Я сделал из Снежной, Холодной Королевы человеческую букашку!
Это веселило.
Она прохрипела, прошипела и просипела всего три слова, от которых я захохотал еще громче. Шаблон за шаблоном. Избитые, как этот мир, фразы. Я творец? Точно! Я творец! Я сотворил человека!
- Катись в Ад, - ох, это тоскливо, что на более у нее не хватило фантазии.
- Прости, но я уже там.
Наше прощание было коротким. Самым коротким из всех. Оно длилось пока летела моя пуля. Остатки моей человечности.
