кусочек из большой истории

[Blue star]

- На юге лучшие воины пали под натиском оппозиционного клана. Его возглавляет некий *** - он не был раннее замечен в подобных выступлениях, его родственники – ушедшие в отставку господа, занимавшиеся документацией Северной Лаборатории. Ты помнишь их, Хоул?
Мужчина, с низким хрипловатым голосом, закинув ногу на ногу, почти не был виден за дымовой завесой. Поэтому, стоило только догадываться о выражении его лица в данный момент. Он продолжал размышлять:
- Конечно, «лучшие люди»: они имели доступ к Лаборатории, а значит, могли позволить себе путешествия и смену формы. Я думаю, они злоупотребляли своими полномочиями. Видимо, их сынишке не достался ключик в потусторонний мир, вот он и взбунтовался.
«Разумно» - подумал Хоул, он занимался изучением интерьера профессорского кабинета. Запоминал глазами, потому что каждая его мысль могла быть прочитана этим двуличным человеком. Попасть в «святая святых» - лабораторию - можно было только из маленькой гостиной, в которой располагались обеденный стол, огромный холодильный шкаф (хранящий в себе не только продукты питания) и раковина. Ни там, ни здесь, не было свободных поверхностей – все было завалено книгами, амбарными тетрадями, различными листками, порожними бутылками, грязными тарелками. Словом, типичная холостяцкая обстановка. Единственное, что отличало ее от остальных – это различные хирургические инструменты, препараты, предметы быта, запечатанные в пластиковые пакеты с бирками. Довершал картину скелет хищника, предположительно, волка, в реальном размере. За ним – двойное окно (совершенно бесполезное, если рассматривался его защитный функционал) в лаборантскую, в неосвещенном помещении также был беспорядок. Напротив – стенной шкаф, в котором, помимо всевозможной литературы, помещаются штанга с одеждой, склад инструментов, внушительных размеров сейф (конечно же, пустой, потому что все ценные вещи хранятся в непредусмотренных для них местах). Сам хозяин сидит на потертом зеленом диване и продолжает обдумывать какой-то план.
- Как думаешь, оставит ли он кого-то в живых?
«Если нет, то можно будет забыть об эксперименте».
- Мне кажется, что его родители передали ему определенный багаж знаний, которым он не преминет воспользоваться, думаю, в целях собственного обогащения. Только подумай, доступ к Лаборатории позволит ему давать собственные инструкции всем, кто будет работать на него. Он может устроить переворот там, на Земле, поскольку наши волки, вселенные в потерявших контроль над разумом людей, имеют ряд преимуществ. А если они еще и будут качественно подобраны… Сколько времени у нас есть?
«Думаю, месяца два».
Именно в этот момент облачко поредело – показался его каплевидный нос, затем широкие скулы, пухлый апельсин, который он катал по ручке дивана ухоженной рукой, отражал какие-то черты его лица (наверное, ужасная подавленность). Когда он надавливал на рябую кожуру фрукта – было особенно похоже. Он сидел, всем своим видом выражая уныние, потому что время, на которое он рассчитывал, было укорочено в два, даже три раза. Вдруг он вскочил, пружина, доселе зажатая между теплой поверхностью дивана, конечно же, нагретой его толстокожей пятой точкой и доской, с радостью заявила всему окружению о дарованной ей свободе. Деревянный пол застонал, когда в него воткнулись железные набойки разношенных туфель. Занеся над столом руку, он на секунду замер, а потом, одним махом, сбросил все, что лежало на столе. Среди хлама была одна крепкая тарелка – она отскочила от пола и завертелась стоймя, расплескивая остатки. Многоуважаемый профессор выудил из свалившейся кучи чистый лист с солонками в качестве утяжелителей, и, достав из-за уха огрызок, начал схематично изображать видимую и известную (ему одному, кажется) действительность. Движения его кисти сначала были плавными – он рисовал круг, потом резкими – он разделил его диаметром, затем вновь – точные нежные повороты руки на двух параллельных концах фигуры – это дуги, определяющие север и юг. Географ, взглянувший на такую карту, сразу бы указал автору на ошибку, допущенную в легенде, но таковых здесь не находилось и самым сведущим человеком все равно оставался профессор, поэтому север лежал на юге, а юг на севере. Им было хорошо друг с другом (особенно достопочтенейшему с его детищем). Полосатые амебы, созданные картографом, в страхе поползли от экватора в разные стороны.
- Где-то здесь – палец полетел в северное для нормальных людей, и в южное для профессора полушарие – волчья стая, подвергшаяся вторжению со стороны…э… (он не был силен в сторонах света) вот этих скал, - рука, отведенная на 180 градусов, задела хрупкую солонку и та ударилась об пол, разбрызгивая осколки. Мужчина, продолжая смотреть куда-то внутрь себя, полез голыми пальцами подбирать драгоценный консервант.
«Почему вы не прибегните к помощи магии?» - спросил Хоул, наблюдая за происходящим со шкафа.
- Потому что, идиот! – он вовсе не хотел ругаться со своим подопечным, но осколок больно укусил его нежную руку.
Соорудив из картонок своеобразный «совок» и сняв со стены веник, использовавшийся не то для создания уюта, не то для ментальных парилок, он вернул содержимое в походящее для него состояние, т.е. выкинул все к чертям собачьим, и вернулся к начатому делу.
- О чем я говорил? А, про скалы – он провел кровоточащим пальцем по двум треугольникам – Это место всегда было культовым. Не, в смысле, обряды, все такое... Там отбирали лучших воинов и создавали благоприятные условия для рожениц – покой, все в этом духе. Странные хищники, все стремятся к единству, а они – к сепаратизму. Объединяются только для того, чтобы охота приносила удовольствие, а не утомляла мышцы. Где-то я уже это читал… А потом, когда отожрутся - подавай им луну и горы. Знаешь, когда я был мелким, да такое когда-то было, нашел как-то клочок бумаги, да и написал сказку. Ее так хвалили, сейчас-сейчас. – он действительно начал копаться в прошлом, которое представляли два выдвижных ящика стола, аккуратно подписанных каллиграфическим почерком. Прошло некоторое время, прежде чем он торжественно извлек то, что искал – Вот он, мой дебют… - Он поцеловал рукопись и сел обратно на диван; прочистил горло и стал сюсюкающим голосом читать:
«Ночью все мирно отдыхали, не спала только кошка Кюл. Она знала одну удивительную тайну: на свете живут особенные белые мыши, которые умеют летать. Кюл тоже очень хотелось научиться летать, поэтому она всегда ждала их прилета, не пропуская ни одной ночи. Ведь летающие мыши появляются только в темноте!
Наступило полнолуние. Сегодня кошка заметила удивительные перемены: луна превратилась в сыр. Было очень тихо. На фоне луны Кюл увидела маленькие точки. Конечно, это были они – мышки, которых она так ждала!
− Мяу! − закричала она радостно.
− Кто это?! − вскрикнула от страха мышка.
− Я, я! – голосок кошки дрожал от нетерпения.
− Как тебя зовут? − спросили мыши, подлетая к крыше дома.
− Меня зовут Кюл, а вас? – она была так рада!
− Нас зовут… Ее зовут Мия, его − Портер, а меня − Дид.
− Дид, у меня есть к вам просьба.
− Какая?
− Научите меня летать!
− Нет, нет, нет и еще раз нет! – запротестовала Дид.
− Ну, пожа-а-а-а-а-а-луйста!
− Ты же нас съешь! Ты − кошка!
− Я не ем мышей!
− Ха-ха-ха, только не рассказывай нам, что ты совсем не ешь мяса, мы прекрасно знаем, что все кошки – еще те хищницы!
− Мой хозяин кормит меня мясом в виде шариков и кубиков… Сомневаюсь, что оно сделано из настоящих мышей, кроликов или других вкусненьких животных… Но все равно мне нравится, и я ем только их! Ну, пожалуйста, научите меня летать! Это моя мечта!
− Нет! – главная мышка упорно стояла на своем.
− Но, Дид, не будь такой врединой! Вспомни: когда-то очень давно ты сама упрашивала кое-кого научить нас летать! Или ты забыла, что и у тебя была такая же мечта?! – вступился за Кюл Портер.
− Ну, хорошо, уговорил! Пусть Кюл летает, но только в Сырную ночь!
− Спасибо огромнее! – чуть не плача от счастья поблагодарила их Кюл.
С тех пор в Сырную ночь на небосклоне можно было заметить уже четыре точки…».
Хоул, все это время увлеченный процессом умывания и расчесывания, изрек:
«Так не бывает, это раз. Мясо в виде шариков и кубиков – какой-то футуризм, ни о чем подобном я не слышал. Очень рад, что муза приходила к тебе в возрасте, когда ты еще под стол пешком ходил. Повернись-ка, хочу убедиться, что те синяки на шее были получены от ее рук».
- За что?
«За имена».
Как будто вернувшись из далекого мира, под названием «юность», профессор сыпал абстрактными словами, прямо на рану:
- Говорят, что испытание проходит не организм, не физическая его оболочка, а внутренне наполнение, то, что зовется душой. И тем, кому предстоит провести какой-то отрезок жизни на этой странной планете земной группы, должны обязательно быть крепкими не только внешне, но и психологически. Ты вообще слушаешь?
«Да, да, слушаю – и ничего не понимаю».
- Спустись с неба на землю и сходи на кухню за двумя картофелинами, я тебе объясню.
«Господин, Чапаев, может, не надо?»
- Тогда слушай. Осада будет длиться максимум две недели – это понятно по биологическим соображениям, весь белок – за стенами их лагеря. Хотя, они могут заняться каннибализмом. Знаешь, как на Земле – овощи увидели себя в зеркало и решили, что пора прекращать быть свиньями – и пришло время вегетарианства. Знаешь, если бы они поступали согласно одной мудрости, по которой человек не может скрыться в тайное место, где бы его никто не видел. Если бы он знал, что у неба есть глаза, а у земли – уши, он бы, наверное, перестал бы себя называть «вегетарианцем» всуе, для черни, сам себе он все уже давно сказал.
Так вот, два месяца и две недели, плюс неделя на то, чтобы утвердиться на месте… Хоул, именно столько я тебе даю времени, чтобы ты всех избавил от негодяя и вернулся с новенькой, хорошенькой девочкой.
«Что ты с ней собрался делать?».
- А ты что подумал? Достоверные источники доложили мне, что в автомобильной катастрофе пострадала семейная пара, у парня отхватило ноги, а у девушки – шоковое состояние. Надеюсь, ты успеешь, и мы сможем представить Его Высочеству новую пешку для его шахмат.
Хоул ненавидел, когда на него вешали чужие дела – его профилем было обеспечение безопасности территорий… На этом они разошлись. Профессор снова полез в ящик «вечной молодости», а Хоул вылез наружу.
За толстыми стенами лаборатории выла метель – «туристические» стрелки с немногочисленными названиями зданий так называемого «наукограда», если такое слово вообще могло быть применимо к данному государству (стоящему, по экономическому определению, на рассвете традиционной ступени), хлопали, поворачиваясь на 360 градусов. Граждане здесь верят некому фантастическому образу власти, не имеющему ни имени, ни формы, и убеждены в том, что он ведает всем и поэтому, живут в страхе. На самом деле реальная власть находится в женских руках этого странного человека, теоретически отвечающего за поддержание дееспособности северной лаборатории, а практически – за всю систему механизмов осуществления жизни и власти на Ауоре…

[Blue star]

Утро началось странно – Сержу грезились «мальчики кровавые в глазах». Когда пестрота мелькания стихла, первым делом ему захотелось выключить поющий ящик с парадом физкультурников. «Какого лешего это сейчас показывают?». Вроде посмотрел на календарь – обычный черный день, к ностальгии по прошлому не располагает. Выполнив домашнюю рутину и наконец, достав почитать книжку, обнаружил, что все избито и ничто не радует глаз. Потом оставил корешком вверх на кровати, на мгновение, застыв и вспомнив строки из Инны Лиснянской. Полез в Интернет за текстом, потому что от стихотворения осталось одно впечатление, и оно было очень емко вложено в «Книгу зеленую, поющую каждым листком/И треугольно поставленной вверх корешком». «Да-а, была какая-то связь между четырьмя стихиями и книгой. Она лежала на земле – раз, она была под нимбом неба – два…Так. Что-то здесь не так, откуда эта уверенность в символических значениях окружения слова? А, ну, конечно. Еще два...Vox audita latet, littera scripta manet – Булгаков, не тлеющие в огне мысли…Вода, в принципе, присутствует - книга зеленая, живая, ей нужна подпитка. Там говорилось что-то о крови, жидкости, эссенции, освящающей серебряное прошлое. Куча красивых слов, не попадающих в содержание, заложенное автором». Обрывочные воспоминания и текучие размышления сонного разума привели к тому, что Сергей открыл свою тетрадку и начал строчить поэтический отзыв души на прочитанное произведение. Для него как-то легко открылась тайна творчества.
Он исписал корявым почерком страницы четыре и, вобрав в свои легкие всю свежесть чувств, взобрался на стул и стал декламировать воображаемой публике. Он остановился уже на втором катерне. Не потому, что делал паузу, а из-за критического отношения к сочиненному четверостишию. Он согнулся, начал переправлять, затем почесал затылок и отложил мятую бумагу в сторону. Стало щипать в глазах. Сережа, все еще продолжая фантазировать, встал, ощущая на себе внимательные взгляды из зала, и торжественно объявил приговор: «Форма задавила содержание, Надя Олексина».
Ему захотелось перечитать свои заметки в книжке. Устроившись в одеяльном доме начал листать. Уже через пару упятеренных минут «билдинг», как бы о нем отозвался бы Лимонов, завалился набок, но ненадолго – воздух кончался из-за внешних – собственное дыхание накаляло воздух, и внутренних условий – уже психологического сердечного отклика. «Нужно объясниться, и как можно скорее, пока все не растаяло» - и с этой мыслью вышел из дома, потом, правда, вернулся и накинул что-то более приличное.
Сев в маршрутку, рассчитавшись со среднеазийским любителем этнической музыки, стал думать. Давалось это тяжело. Удалось составить далеко не весь диалог, потому что это всегда заканчивалось тем, что мысль неизреченная, тоже оказывалась ложью и если повезет, то сохранялась хотя бы в памяти. «Лиловый солнечный диск. Недолгая темнота – заехали под мост - вынырнули к красной точке светофора». Все повторилось на цветочной вывеске – «Майский день», переведенной на английский. Все внутреннее, что при смерти можно было отделить от тела – било в набат, предупреждая о скорой развязке.
Но что-то пошло не так, и все затихло, уже во второй раз за день. «Волнение близкой встречи» - про себя отметил Сергей. Предупреждение об остановке. Еще не успевший разойтись полдень. Подниматься не собирался, решил договориться обо всем в равных условиях. Долго возился с телефоном, все никак не решаясь. Гудок, два, три – ломается – три, два, один. Шорох волос по микрофону, сонный голос там, внутри аппарата. Парой слов его обладательницу удается уговорить, чтобы увидеть. Прийти как-то без ничего – глупо, неудобно, но все это глушится целью визита.
Наконец, вижу ее. Предстает каким-то обобщением, плащ удлиняет неожиданно печальный образ, но все меняется с того момента, когда Сергей вглядывается в открытое лицо. Его девушка улыбается! «Какой идиот, что не купил цветы. Мог бы продлить минуты наслаждения. Не втолковывать же про то, что эти срезанные недолговечные разноцветные массы напоминают об увядании и скоротечности жизни… Скорее, это говорит о том, что кому-то и в голову не пришло взять с собой что-то больше пятидесяти рублей на транспорт. Только о себе и думаю, придурок. Все, хавтит. Почему ее глаза так мутны? Мне кажется, что я все еще не покинул электричку – просто дремлю на ходу. «Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала?» - почему я сейчас стою и чувствую себя принцем какой-то баллады? Все хорошо, все-е, хо-ро-шо, сейчас нас ожидает маленькое путешествие. Хоть мы и не пройдем большого расстояния, хотя бы станем ближе друг другу. Весна жизни, воспетая многими, коснулась и меня… Не верится совершенно.
Брехня полнейшая, так и должно быть…наверное».
Вечер проходит за компьютером, в общении, радости и вдохновении и недолгом теперь одиночестве. На столе теперь достаточно отражающих поверхностей, чтобы убеждаться в счастье, сверкающем в каждой черточке лица. Только вернувшись, хочется бежать навстречу зеркальной части себя – касаться, забываться и возвращаться в реальность, чтобы ощущать момент. Несмотря на усталость, спать совершенно не хочется – все клокочет, рвется наружу.
«Не так быстро» - попытался осадить время – «что-то сегодня вышло из-под контроля – отнюдь не мои чувства… Что-то важное ушло сквозь пальцы. Но что?»

[Blue star]

Перед мысленным взглядом встала картина сегодняшнего дня: воспаленная совесть, поэтический бред и…что-то на сенсорном уровне, какое-то предупреждение…Вместо этого возникла вспышка, тупая головная боль, крик как будто из-под толщи воды…

[Blue star]

- Слушай, ты не хочешь объяснить, куда же все-таки меня ведешь?
Двое шли по бесконечной арктической пустыне, снег крошился с невидимого неба. Хищники, для того чтобы сделать шаг, должны были сначала высоко поднять лапу, а потом вновь провалиться в мокрую и неприятную слякоть. Так они удалялись от лагеря, в котором сейчас, вероятно, шли бои.
- Мне не давали никаких запретов на то, чтобы говорить о причине путешествия, но, как мне кажется, можно было догадаться. Я думал, девушки – чувствительные существа.
Колючий воздух защекотал горло. Ей хотелось также обидно ответить, но слов не нашлось. Она просто застыла на месте.
- Что-то неприятное слуху милой леди?
- И взгляду тоже. Если бы по пути на собственную казнь, я могла бы видеть движение жизни, а не твою рыжую морду и твой дребезжащий голос, то мне было бы намного проще. – Она ожидала увидеть в его зеленых глазах хотя бы тень обиды, но вместо этого услышала громкий хохот. – Ты ненормальный?
- А твои родители нормальные? Они сейчас дерутся за неживые, голые камни, которые их вожак объявил своей территорией. Спроси у них, считают ли они это небо и эту землю своей собственностью? Думаю, нет. Потому что они понимают, что все, что нас окружает – не принадлежит никому в частности. Они уничтожают себе подобных, наверное, не задумываясь, что тем самым искореняют свой род – философствовал спутник.
- Кем ты себя мнишь? Ты неумело переводишь стрелки. Если бы мне объяснили, причину, по которой я не сражаюсь против таких, как ты, я бы была очень признательна, но, кажется, придется вспороть тебе брюхо и дознаться до правды у кого-то другого. – В ее глазах гневно сверкали молнии, хвост ходил из стороны в сторону, роняя налетевший снег.
- Мне приказали привести тебя к подножию скал и на этом моя миссия заканчивается. Если твоя гордость хочет попробовать моих клыков у себя на шее, то продолжай в том же духе. А если не хочешь, то не провоцируй. Если ты хотя бы сейчас начнешь пользоваться серым веществом своего мозга, то поймешь, что лучше принять свою судьбу и скорее «делать ноги» из этого ужасного мира. Учитывая слабость твоего характера, тебе, скорее всего, придется не сладко. Потому что ты восполняешь этот недостаток совершенно глупой и ненужной наглостью и дерзостью.
Как только ты увидела, что сестру, которую ты так нежно любишь, собирались убить, ты сама согласилась на все, так принимай это. Играй по правилам. Она была готова умереть за тебя. А ты ради нее – нет. Думаю, что место, которое просто дарят тебе, по праву принадлежит ей. Если ты пройдешь испытание, тебя будет ждать наставник, который поможет открыть ворота. – Этот странный выскочка всеми своими чертами напоминал распаляющийся костер, а длинный язык роднил его с большой ящерицей, которой от далеких предков динозавров досталось только умение пускать пыль в глаза. - Еще раз повторяю – твой характер будет основным препятствием на пути к службе в разведке, туда попадают только те, кто сумели через себя переступить.
Он так ухмыльнулся, будто бы имел в виду себя. «Наверняка, в его голове уже созрел план о том, как убрать меня с дороги. Просто оставит где-то на половине пути, и займет мое место. Хотя, понятия не имею, к чему все это» - пронеслось в голове.
Прошло достаточно времени, прежде чем погода наладилась, и стало светло. Пара давно покинула место разговора. А Хаярто, тем временем, никем не замеченный, следил за накалившейся обстановкой.
Прошло отведенное время. Закончились испытания и «образование». И, когда, наконец, наступил момент истины – железная дверь Лаборатории открылась. Грандиозная картина, нарисованная воображением на пути к этому месту – быстро превратилась в ничто. Холод заставил содрогнуться. Лапы неприятно обожгло железо. Постепенно глаза привыкли к отсутствию освещения и очертания стали складываться в общую картину – они находились в помещении, искусственно воссоздававшем условия самых холодных зим Ауоры. Змей протиснулся в помещение, его дыхание было настолько отчетливым, что казалось, упади какой-нибудь предмет, и мир развалится на части. Из ниоткуда появился свет - это маленькая сфера тихо потрескивала, качаясь над телом какого-то неживого существа. Выражение глубокой скорби застыло на необычном лице, придавая ему какую-то особенную красоту, правая лапа была задернута к груди, левая – безжизненно лежала поперек туловища, задние две – заметно длиннее – были во что-то обернуты. Волчица приблизилась к материи, запах которой щекотал ноздри – это была кровь – он был старым и не принадлежал ни одному из известных ей видов животных. Еще она успела найти шерсть только на голове и очень этому удивилась. Она не понимала, кого она видит перед собой. Хаярто поймал ее смятенный взгляд.
- Это кто-то из стаи ее так изорвал? – «Нет». Хаярто замялся, казалось, что не было такой темы, на которую он бы не смог заговорить, но сейчас его мысли были неясными, как будто он скрывал что-то важное. – «Этот человек родился очень слабым. Он был на грани жизни и смерти. Чтобы дать ему возможность увидеть этот мир, наши профессора предложили подселить к нему разум помощника. Конечно, таким людям, как она никогда не будут доступен во всей полноте спектр чувств, ведь, часть берет на себя «помощник», иначе он бы потерял свое «я» и перестал контролировать себя. К концу жизни связь между человеком и подселенным духом становится очень крепкой, и мы теряем сигнал. К сожалению, мы не успели проконтролировать, и защитить эту девушку от автомобильной катастрофы. Тот, кто управлял ее чувствами взял на себя всю тяжесть полученной, прежде всего, психологической травмы. Мы не знаем, сколько потребуется времени на восстановление. Поэтому я принял решение – заменить его. Мы были вынуждены создать такие условия, в которых каждый бы смог проявить себя».
Тут до нее стал доходить смысл сказанного. «То есть все то, что говорил Дракон на протяжении нашего долгого пути…Его размышления о бессмысленности войны… Все это держалось на крепкой почве чьего-то замысла? То, что можно было принять за пацифизм, было фактом?».
«Перед нашей лабораторией стоит еще ряд нерешенных вопросов, на которые нам нужно найти ответы в ближайшее время. Они не будут касаться личной жизни. Вы же поступали в разведку, так вот, подразумевалось под данной службой следующее: вы информируете нас о том, какими настроениями проникнуты граждане, сколько…где…что… » - далее пошли детали, не несущие никакого смысла для читателя. «Итак, прежде чем приступишь к работе, пожалуйста, прочитай характеристику, лежащую в ящике, вот ключ с номером» - он протянул железку с семью палочками на брелоке. «А теперь, ложись вот сюда» - он указал на что-то отдаленно напоминающее операционный стол.
- Что со мной будет? – спросила она, забираясь – Точнее, что будет с моим телом?
«Скорее всего, пойдет в утиль. Но об этом совершенно не стоит беспокоиться, потому что к нему можно будет вернуться при необходимости. Только это достаточно сложно, давай-ка лучше настройся на то, что ждет тебя сейчас». Она закрыла глаза, в голове проносились приятные слова о настоящей миссии – о переселении ее собственного духа к чужому, невиданному существу, как она становится его частью и помогает ему увидеть мир. Также, ей хотелось почувствовать свое «я» в иной форме. Сначала эта мысль напугала, потому что легче было представить тело животного, а не человека. Но, все это развеялось, как под действием сна, для которого Хаярто и создавал атмосферу. «Тем более, я не становлюсь человеком, я буду частью его разума, отвечающей за эмоции, чувства…».
Через несколько часов она проснулась. Первое, что показалось в темноте – это белая шкура, безжизненно лежащая посередине помещения. Инстинктивное желание – встать посмотреть на себя со стороны. Все это произошло без каких-либо затруднений. «Тела не ощущаю - страшно». Она приблизилась к столу и провела длинной лапой, которую уже следовало бы называть рукой… по мягкой, влажной от таящих снежинок шерсти. Ничего не почувствовала.
- Хаярто? – ответа не последовало.
Если прощания не будет, то остается только выполнить порученные задачи и отправляться. Первоочередное дело – изучение себя со стороны, через текст…
В соседней комнате вдоль стен располагались картотеки, на ящичках были номера с замками. В одном из них она нашла толстую папку с документами, на ней большими буквами было написано: «Снеж Ауорская». Корень фамилии вызывал большие подозрения из-за сходства с названием планеты. А имя было производным от уже знакомой, на пути всегда сопровождавшей – снежной бури.
Та, которая должна была стать тем, на кого написано это досье, стала внимательно изучать содержимое. На первом листе по строчкам была расписана метрика, прикреплена фотография, в бумажном пакетике лежала цепочка с прозрачным, отдающим немного голубым, камнем. Погружаясь в чужую жизнь, она уже начала забывать о том, что была кем-то другим.
Хаярто заглянул в единственное окно, где горел свет и улыбнулся, потому что в склоненной фигуре незнакомки, проявлялись черты той, с которой разговаривал совсем недавно. Он удивился тому, как хорошо эти две сущности подошли друг другу.

[Blue star]

Желтые блики дня, подходящего к концу, проникли на кухню через незанавешенное окно. Девушка мыла посуду после ужина. В другой комнате колясочник сидел, держа голову в руках. Они не разговаривали.
Снеж хорошо вжилась в роль молодой жены. Сергей после аварии, лишившей его возможности ходить, нуждался только в заботе. Он не говорил ни о том роковом дне, ни о больнице, ни об операции. Дома он много читал, а потом сидел, глядя в пустоту – думал. Снеж вела подобный образ жизни: тихо сидела на кухне, перелистывая библиотеку хозяев, оставивших после себя добротное количество макулатуры – это, наверное, напоминало ей собственную историю. Она не мучилась и не ломала голову над ответами, потому что не было вопросов. Сергей, раньше казавшийся молодым, не знающим жизнь ребенком, после аварии стал как-то старше, серьезнее. Он больше не сочинял и не декламировал, не завидовал чужим домам и жизням. Он гладил Кайзера и удивлялся тому, что в его жизни есть человек, которому не безразличен его внешний вид, его здоровье, его мысли (конечно, разговоров не было, было – взаимопонимание, тишина).
С того дня, когда Снеж читала якобы свою биографию, прошло время. Тот случай, изменивший внешним вмешательством внутреннее содержание, произошедший здесь, с телом и душой, лишенной чувств, конечно, испугал и Сергея, и его родителей. Они видели две расстроенные непредсказуемостью жизни. Были риторические вопросы: «За что? Почему именно они?». Это привело к тому, что государственные органы выписали бумажку, по которой обоим каждый месяц начислялись жалкие 7 тысяч, которых не хватало ни на поддержание жизни лекарствами, ни на бытовые нужды. Кое-как Снеж устроили на работу: она писала рецензии, анонсы, методички, под руководством более образованных коллег (найденная между книгами бумага давала такую возможность, но, конечно, работа требовала новых знаний).
Жизнь текла постепенно.