Интерактивный литературный клуб "Начало"


Vox audita perit, littera scripta manet - Рукописи не горят.

Доктор джунглей

Любые переводы или свои сочинения на иностранном языке публикуем сюда.

Доктор джунглей

Сообщение Мадам А » 09 дек 2013, 12:45

Переводила ещё до "Конца связи". Это был мой первый и пока единственный перевод за деньги. Не для издательства, правда, а для фанатского сайта, но, тем не менее, лучше не публиковать. "Кодекс мы должны чтить". Я этот рассказ не выбирала, поэтому по атмосфере он очень отличается от остальных переводов. Кому-то, может быть, понравится, а на мой вкус слишком мрачный. Обещали прислать редакторскую правку, но не прислали. Наверное, править нечего.
Хотя нет, выбирала. Мне прислали на выбор два рассказа. Но я тогда просто тащилась от фильма "Айболит-66", поэтому выбор был очевиден уже по названию. ;D
Кстати, части сонетов (не Шекспира), которые входят в текст, переводила сама. Интернетовский перевод не подходил по многим причинам. Не моего перевода только строчка из Гамлета.
Автор - современный фантаст Роберт Янг.

Доктор джунглей.
Снег? Сарис не верила глазам. На Челсе – снег? В вестибюле челсинской клиники – снег?!
Вся дрожа, она посмотрела по сторонам. Ночь. Странное небо. Ещё более странная земля. Теперь-то Сарис всё поняла. Ей так не терпелось поскорей прибыть на первое место работы и начать заниматься любимым делом, что от волнения она перепутала транзитные координаты и вместо Челсы случайно переместилась на какую-то её малоразвитую соседку.
Но на какую именно? Двойная звезда Челса находилась в некотором отдалении от основных планет Федерации, поэтому, скорее всего, Сарис попала в какую-то систему почти на самом краю галактики. Но для того, чтобы с помощью обтягивающего талию транзитного пояса переместиться на Челсу, требовалась более конкретная информация. Нужно было вообразить не только правильные координаты, но и расстояние между пунктами А и Б. А для этого – узнать, куда именно попала Сарис. Пояс помочь ей не мог: исполняя запросы, он их не запоминал.
Сарис вновь затряслась. Снег, поднятый ветром, ударил ей в лицо, залетел под воротник летнего костюма и превратился на спине в ледяные капельки. Она вспомнила, что собиралась кататься с Шаршских гор, и поэтому взяла с собой тёплую одежду. Осмотревшись в поисках чемодана, она увидела только снег.
Вслед за ней самой потерялись и её вещи!
Накатила волна паники, но Сарис не поддалась ей и постаралась привести мысли в порядок. Транзитный пояс перемещал только на обитаемые планеты. Если эта планета обитаемая, значит, на ней существует разумная жизнь. Каждый разум образует цивилизацию, а каждая цивилизация даже в начале развития имеет какое-то понятие об астрономии. Таким образом, задача ясна: нужно найти местного жителя и узнать у него все возможные сведения о том, где находится этот мир.
Проблема заключалась лишь в том, что в ближайшем окружении не было местных жителей.
Ветер ненадолго стих, и Сарис заметила вдали тускло мерцающие огоньки. Повинуясь внезапному порыву, она двинулась к ним, и сразу же поняла, сколь серьёзно её положение. Гравитация почти не отличалась от привычной, но снег доходил до колен, а кое-где и до пояса. От холода Сарис не чувствовала рук и ног; летнего костюма будто и не существовало.
Когда она добралась до края дороги, у неё ещё даже остались силы, но их пришлось истратить понапрасну. Сарис не знала про кюветы. Только что она брела по колено в снегу, и тут же окунулась по самую шею. Она рванулась наверх, высвободив плечи; на это и ушли последние силы. Сарис совершенно вымоталась. Надо чуть-чуть поспать, подумала она. Чуть-чуть… поспать…
***
Каждый день и каждую пьяную ночь Линдси мыл машины. Идя домой, он обычно жаловался деревьям на жизнь, мямлил «Сонеты с португальского» или отрывки из «Потерянного рая». Когда на машинах было много крови, и Линдси напивался особенно сильно, он сосредотачивался на монологе Гамлета. Сегодня ему приходилось туго: не столько из-за ветра, сколько из-за слепящего снега. Потеряв направление, Линдси перешагнул край дороги, и прямо посреди самой любимой строчки – «Так трусами нас делает сознание, и так природная решимость меркнет…» - позорно рухнул лицом в снег.
Некоторое время Линдси лежал неподвижно, в голове одна за другой проносились забрызганные кровью машины. Наконец Линдси опёрся на руки и колени, а потом и поднялся на ноги. Он немного постоял, борясь с ветром, покачиваясь, как будто превратился из человека в мрачного белого призрака, и вяло закончил строчку: «… при бледном свете размышления ». Ветер подхватил слова и кинул их Линдси за спину.
Чуть протрезвев от падения, Линдси вспомнил, что взял с собой фонарик. Достав его и включив, Линдси двинулся по дороге дальше, перейдя на сонеты: «Любовь моя! Я в глубине души не знаю: год прошёл иль целый век…» Из глаз полились слёзы, потекли по щекам, смешались с растаявшим снегом. Линдси облизал губы – солёные.
Он покачнулся. Луч фонаря метнулся через кювет на поле, и тут же прилетел обратно. Снежный вихрь издевался над глазами, дразнил их лживыми картинками, превратил придорожный сугроб в спящую девочку…
Линдси неуверенно остановился. Присмотрелся – девочка не исчезала. Взгляд скользил по золотым кудрям, по бледной руке, наполовину прикрывающей детское лицо. В следующий миг Линдси уже сидел около дороги на коленях, трогал мягкие волосы, касался тонкого запястья, вспоминал Сайласа Уорнера и его «Город золота».
Линдси жил в ветхом доме где-то в километре от Эльмсвилля. Во дворе росли две дикие яблони, на заросшей подъездной дороге неподвижно стоял форд-купе. К передней двери вела тропинка между яблонь.
Сейчас тропинку замело снегом, и Линдси испугался, что не дойдёт до дома. Но упрямо зашагал замёрзшими ногами вперёд и спустя вечность добрался до двери. Дома он включил свет, положил девочку на диван перед камином, и принялся разжигать огонь.
Когда дрова разгорелись, Линдси вернулся к гостье. Он раздел её неловкими руками, удивившись необычной ткани, поразившись при виде сандалий. Под лёгким нижним бельем, на талии обнаружился серебристый ремень. Он был сделан из сотни, а может, из тысячи переплетённых проводков, и украшен рядами сверкающих шариков. Когда Линди коснулся ремня, палец будто слегка ударило током.
Он попробовал снять ремень, но не смог отыскать застёжки. В конце концов он оставил его на месте и пошёл в спальню за простынями. Завернув в них девочку, он принялся растирать ей запястья. Постепенно её щеки порозовели, а слабый трепет пульса превратился в равномерные удары.
Линдси подложил в камин дров и вернулся к дивану. Занятно было, как в лице девочки сочетались несоединимые черты: пухлые щеки и маленький, аккуратный, немного курносый нос; подбородок круглый, - но твердый, словно у взрослого человека.
С одной стороны, она походила на спящую девочку, с другой, – казалась молодой женщиной, готовой проснуться.
Но больше всего Линдси поразили её волосы. В свете фонаря он подумал – золотые. Но сейчас сказал бы - нет, просто жёлтые, ярко-ярко желтые, словно спелая кукуруза.
Только сейчас он понял, что тоже очень устал, а ещё, что был абсолютно трезвым. Он пошел на кухню, достал початую бутылку и опустошил её. Вернувшись в гостиную, он выключил верхний свет и зажёг торшер рядом с диваном. Потом он заметил брошенную на пол мокрую девочкину одежду и повесил её сушиться на спинку стула. Затем придвинул к камину ещё один стул и сел.
Он сидел не двигаясь, слушал, как потрескивают кленовые поленья, чувствовал убаюкивающий жар огня. Завтра первым делом сообщу о ней в полицию, подумал он. Её родители, наверно, сходят с ума. Почему она вдруг оказалась в поле зимней ночью, да ещё одетая так легко, словно для лета? А может быть, для сна? Скорее всего, сбежала из дома. Дети иногда бывают совершенно безумны. Дети… и взрослые…
Линдси вовсе не желал засыпать. Он хотел подождать, пока девочка очнётся, и успокоить её. Но он устал, слишком устал, не было сил даже на думы о машинах. Почти сами по себе закрылись глаза и упала назад голова.
Первым чувством Сарис при виде комнаты был ужас. Местная хижина, поняла она. Примитивная, старая, грязная. Но, осмотревшись, Сарис всё-таки заметила следы ещё не уничтоженной временем культурности: потёртые занавески, рваные обои, а на стене, на полках – ряды книг.
Она перевела взгляд на свою одежду и вздрогнула, осознав, что нага. Сразу вспомнив о транзитном поясе, она явственно представила, как застрянет на этой недоразвитой планете в тьме световых лет от дома. Но тут же почувствовала вокруг талии знакомую дрожь и облегчённо перевела дух.
Она перевела взгляд с одежды на камин и вдруг увидела спящего человека.
И опять первым чувством был ужас. Но когда Сарис подключилась к сонному разуму, ужас быстро сменился любопытством. За долгие годы обучения профессии Сарис пришлось побродить по многим ментальным коридорам, но такого кривого и мучительного, как тот, что был сейчас перед глазами, она ещё не встречала.
Заинтригованная, она двинулась вперёд. Первым воспоминанием оказалось мягкое изображение её самой, спящей на диване. Она чувствовала, что картинка насквозь пронизана добротой, и вдруг поняла: «Он думает, что я ребёнок!» Но тут же с удивлением осознала: «Он спас мне жизнь. Этот несчастный варвар спас мне жизнь!»
Она пошла дальше. Коридор внезапно повернул, и перед глазами Сарис предстала уходящая в бесконечность вереница инопланетных повозок. Посмотрев внимательней, Сарис заметила на них брызги крови и на миг усомнилась в правильности своего психо-видения. Интересно, что это за комплекс, - спросила она себя, – и в какую я вляпалась механизированную культуру?
Она прошла мимо машин и приблизилась к девушке. Высокая, с темными волосами, инопланетная красавица. Стояла, сидела, склонялась, принимала самые разные положения. Её звали Элейн, и она была мертва. Сарис поняла это ещё до того, как увидела смутное изображение гроба.
Потом ей встретились страдание и боль. А затем, внезапно – любовь к этой девушке. Искренняя, чистая любовь, перемешанная с таким ужасающим сокрушением, что Сарис пришлось отойти.
И тогда она увидела склеп.
Коридор на самом деле был не что иное, как созданное её разумом образное выражение недоступной иначе психо-структуры. В этой системе склеп – самый подходящий образ из всех возможных – отражал мысли, которые спящий мужчина запрятал глубоко в подсознании.
Сарис попробовала открыть склеп, но дверь крепко держалась, не поддаваясь ментальной силе. В конце концов Сарис оставила борьбу. Существовали и более важные дела, чем возиться с секретами местного жителя. Во-первых, узнать местоположение этой планеты, во-вторых – местоположение Челсы.
Она покинула коридор, отражающий эмоции и чувства, и спустилась на уровень информации. Сперва она выучила язык, потом узнала, что планета называется Земля и что она третья из девяти планет, кружащихся вокруг звезды Го у самого края галактики. Сведения оказались вполне приличные, гораздо более точные, чем Сарис могла предположить – но всё же недостаточные.
Следующей она нашла полузабытую карту звёздного неба. Сердце забилось сильнее. Но карта была слишком нечёткая, без подробностей и мелких деталей. На внезапном порыве Сарис проследила путь карты в мозг. И обрадовалась: та появилась из книги, стоящей в этой самой комнате.
Сарис быстро отключилась от спящего мозга. Брезжил серый рассвет. Она выпуталась из простыней и оделась, ощущая лёгкий жар почти потухшего огня, потом, обойдя диван, направилась к книжным полкам.
Проходя мимо стула, на котором спал человек, Сарис вспомнила кривой коридор, ряды заляпанных кровью повозок, мириады картинок с девушкой, и яснее всего – склеп. Она остановилась и опустила взгляд на лицо спящего.
На секунду она забыла и о книгах, и о карте, и о грязной комнате… Даже о Челсе. Такое лицо она видела в первый раз. Лицо, слишком рано ставшее старым, но ещё сохранившее остатки молодости. Синяки под глазами, плотно сжатые губы, ввалившиеся щеки, лоб рассечен длинным рубцом самоукорения.
Лицо больного, умирающего человека.
Пока Сарис стояла застыв, спящий проснулся…
В первый раз Линдси видел такие голубые глаза на таком прекрасном лице. На миг ему показалось, что всё это только для него.
Он сел прямо, ощутил, как твердеют спина и ноги. Взгляд, удивлённый рассветом, заскользил по комнате. Постепенно Линдси припомнил, что случилось ночью.
Он вновь перевёл взгляд на девочку и спросил:
- Как ты себя чувствуешь?
Она ответила не сразу. Казалось, она подыскивает правильные слова.
- Я чувствую себя хорошо. Спасибо, что вы спасли мне жизнь.
Он пристально посмотрел на неё. Она говорила правильно, не проглатывая слова, с идеальной интонацией. Странно: обычно подростки не обладают такой чёткой дикцией.
- Вот и отлично. А то я ночью переволновался. Как тебя зовут?
- Сарис.
- А меня Гордон, Гордон Линдси. Где ты живёшь?
Она вновь молчала, буравя его голубыми глазами. Потом проговорила:
- Очень далеко отсюда, мистер Линдси.
- Это не ответ. В каком городе, в каком штате?
- Я не могу вам сказать.
- Почему?
- Потому что вы подумаете, что я сошла с ума. И потом, это неважно. Скоро меня здесь не будет.
- Но я хочу тебе помочь. У тебя неприятности? Может, ты сбежала из дома и из-за вихря упала в обморок?
- Этого я также не могу сказать.
- Почему? Всё равно ведь тебе придётся объясняться с полицией.
- С полицией?
- Конечно. Я сообщу, что нашёл тебя. Твои родители, наверно, уже обыскивают окрестности.
- Родители не ищут меня, мистер Линдси.
Линдси встал со стула.
- Я всё равно сообщу о тебе.
Вообще-то, надо было бы взять её с собой, подумал он. Но в такой лёгкой одежде она только снова замёрзнет. Я просто зайду в участок по пути на работу и попрошу забрать её. Я не могу оставить её у себя…
Вдруг Линдси заметил, что глаза у гостьи изменились. В них будто зажёгся яркий голубой свет, и ввинтился ему прямо в мозг. Линдси не почувствовал боли – только привычно ударяло в голову похмелье. Глаза мгновенно потухли, и Линдси не смог бы определенно сказать, был ли свет на самом деле или только в воображении. Учитывая то, что стояло раннее утро, и в рот ещё не попало ни капли спиртного, Линдси больше доверял второму.
Он разжег камин и пошел на кухню: там пожарил девочке яичницу и заварил кофе. Яичницу гостья ела странно, ложкой вместо вилки. Сидя напротив и попивая кофе, Линдси готов был поклясться, что Сарис ест яичницу первый раз в жизни. Тем не менее, глазунья ей понравилась – на тарелке не осталось ни кусочка.
- Если потом проголодаешься, возьми что-нибудь из этого, - он показал, где лежат консервы. Затем, надев джинсовую куртку, подошёл к двери. Не стоит говорить, что за ней скоро придут, решил он. Она расстроится и сбежит уже от меня.
- Я на работу. Постарайся хорошо себя вести.
Прежде чем выйти, Линдси долго не сводил с неё глаз. Он хотел запомнить её лицо, голубые глаза, детский рот, но больше всего – кукурузный цвет волос, то золото, которое он нашёл в снегу, и не мог сохранить, потому что жил в двадцатом веке и пил не просыхая.
«Хорошо себя вести!» Сарис ужасно разозлилась. Она, дипломированный психотерапевт, получившая место в лучшей ментальной клинике Федерации, кажется этому варвару ребёнком!
«Хотя… Он так по-доброму думал обо мне… Даже красиво. Золото на снегу… О своих волосах я слышу такое впервые. Ладно. Если я так и буду стоять на месте, то никогда не попаду на Челсу. Когда он вернётся, между нами уже будут световые годы, а напротив меня – первый пациент…
Первый? Да нет, второй. Первый, в каком-то смысле – это этот несчастный варвар. Хотя, конечно, он не считается. У меня просто нет времени морочиться с его первобытным склепом. В конце концов, в этом мире должны быть доктора. Они и сами могут исцелить его боль.
Но почему они не приходят? Почему заставляют его страдать?»
Сарис сердито топнула ногой. Мне всё равно, подумала она. Просто забуду, и всё. В конце концов, эта планета даже не входит в Федерацию. С чего я должна волноваться? Варвар сообщит обо мне в свою доисторическую полицию, и меня заберут… По его мнению.
Она вспомнила, какой поставила блок, и улыбнулась. Уже в хорошем настроении она вернулась к книгам и начала искать ту, что видела у Линдси в мыслях.
***
За ночь вихрь истратил все силы, и февральское утро было свежим и ясным. Линдси, как всегда, шёл по середине дороги, создавая неприятности машинам. Он отходил в сторону лишь в последний момент, да и то, на два-три шага. Правда, этим утром с дороги ещё не убрали снег, так что машины ездили нечасто.
Изначально дорога строилась как Шоссе 16, и до того, как рядом с городком пролёг Сквозной проезд, славилась большим движением. Теперь же она стала всего лишь дополнительной, в основном для местного транспорта. Она входила в Эльмсвиль с севера, становилась ненадолго улицей Локуст, поворачивала направо и превращалась в улицу Главную, спускалась с холма, пересекала мост, затем шла налево и вновь считалась шоссе под номером 16.
Автосервис, в котором работал Линдси, находился с другой стороны моста, у подножия холма. На углу, где Линдси поворачивал в последний раз, стояла аптека, а прямо рядом с ней – полицейский участок.
Линдси на самом деле хотел зайти и сообщить дежурному о девочке. Он даже успел заготовить первую фразу. И очень удивился, когда прошёл мимо заиндивевшей двери и начал спускаться с холма.
Он попытался заставить себя развернуться, но ноги упрямо несли вперёд. Линдси нахмурился. Он понимал, что в глубине души не желает никому ничего сообщать, что ему приятно думать о девочке, которая ждёт его дома. Нет, всё-таки надо. Хотя бы ради её родителей. А если они умерли или просто бросили Сарис, всё равно где-то есть кто-нибудь, кто беспокоится о ней.
Хотя не обязательно. Сейчас много детей никому не нужны. В газетах каждый день пишут… а, да пошло оно всё! Сообщу в перерыв.
Над мостом висела металлическая вывеска: «Автосервис Ника – машины смажем, помоем, починим». Через улицу светилась – сейчас, при солнечном свете, слабо, - надпись: «Привал у Сэма. Ресторан, гриль».
Линдси перешёл через мост, по-прежнему не особо обращая внимания на машины, и открыл счёт посетителей Привала. Сидя за барной стойкой, он подождал, пока часы покажут восемь ноль-ноль – официальное время открытия. Заказав и опустошив свой обычный будильник – двойную порцию энергетика плюс пиво, - Линдси снова пересёк мост и вошёл в автосервис.
В очереди на мойку стояла всего одна машина – та, которая осталась со вчерашнего вечера. Линдси аккуратно вымыл её, привычно удостоверясь, что крови на ней не осталось. Ник сразу дал ему задание подмести пол. Когда же Линдси закончил и это, хозяин скомандовал протереть смазочное оборудование. Однажды Ник позволил Линдси просто стоять перед въездом, но теперь – никогда. Линдси не отходил в сторону от въезжающих машин и несколько раз его чуть-чуть не сбили. Ник не сильно жалел пьяниц, тем более образованных, и не очень бы огорчился, если бы Линдси попал под машину, но приходилось учитывать будущие страховые взносы, и кроме того, мойщиков было трудно найти.
В полдень Линдси снова зашёл в Привал и заказал то, что местные давно уже называли «Обедом Линдси» - три энергетика, три банки пива и бутерброды с ветчиной. До полицейского участка он так и не добрался. Во второй половине дня очередь на мойку резко возросла. Была пятница, и солнце недвусмысленно намекало на приятные выходные. Линдси вымыл пять машин. На последней крови оказалось больше, чем обычно. Страшно хотелось выпить, но он не успокоился, пока не смыл её всю. Рабочий день закончился, и Линдси вернулся в Привал.
После трёх энергетиков стало лучше. Но теперь кровь виднелась на руках и исчезла только от ещё двух порций. Стало совсем хорошо. Он тихо сидел в углу бара, разглядывал входящих посетителей, кивал горстке тех, кого знал, смотрел, как на улице удлиняются тени.

Вскоре пришла Элейн и села напротив него. Она опять побывала в библиотеке, и Линдси заметил во взятой книге закладку.
- Привет, детка.
- Здравствуй, Гордон.
К её кожаной куртке прилип яркий осенний лист. Элейн подняла руку и смахнула его. Гордон коснулся книги у Элейн под мышкой.
- Ну и что мы сейчас читаем?
- Так… что под руку попалось.
Он вытащил у неё книгу и открыл. «Сонеты с португальского».
- А всё-таки ты книжный червь.
- Да нет… Просто показалось, что мне понравится.
Он перелистнул страницы до закладки. Заметил, что один из сонетов подчёркнут, и начал читать вслух: «Как мне свою любовь облечь в слова…» В колледжском кафетерии было шумно, и он повысил голос: «…Любовь, которой я к тебе горю…»
Элейн подхватила:
- «И пламя на порывистом ветру не гаснет, освещая наши два лица. Займись огнём любви, трава у ног твоих! Как жаль, что в тишине, без слов, не можешь видеть ты во мне всё то, что можно высказать едва…»
- Слушай, так ты его уже знаешь?
- Сегодня выучила.
И вдруг он посмотрел ей в глаза. В них появилось что-то новое – какой-то туман, который смягчил их и сделал совершенно непохожими больше ни на чьи. И тогда Гордон осознал, что ничтожен и жалок, и совершенно не достоин того идеального образа, которым наделила его Элейн. Но в то же время стало легко: больше не надо скрывать любовь к ней под показным равнодушием и небрежными репликами.
Он перелистнул ещё несколько страниц и начал читать:
- «Любовь моя, я в глубине души не знаю, год прошёл иль целый век…»

Шло время.
- …Я помню, как со мной был только снег, он прятал след, и не звучал в тиши твой голос…
- Всё, Линди, на сегодня тебе хватит.
Элейн растворилась в воздухе. Пропал колледжский кафетерий, и осеннее утро превратилось в февральский вечер. Постепенно в глазах обрели чёткое очертание Привал и Сэм, который стоял напротив и смотрел знакомым отрезвляющим взглядом.
Линдси пожал плечами. Потом допил оставшийся энергетик и встал.
- Иди ты в баню, Сэм, - сказал он и вышел на улицу.
Но в городке существовали и другие бары.
Перед тем, как пойти домой, Линдси посетил ещё три. Теперь он был в том состоянии, в котором обычно декламировал монолог Гамлета. Ширины дороги хватало не всегда. В какой-то момент Линдси чуть не попал под Бьюик. Потом он долго стоял, качаясь, в темноте и ругал последними словами удаляющиеся красные огни, ещё хуже ругал порыв, который заставил его в последний миг метнуться в сторону.
О Сарис Линдси забыл начисто. Поэтому очень удивился, когда увидел в своём окне свет, а над трубой – дым, поднимающийся в морозное небо. Зайдя в дом, он едва поверил глазам: на полу, среди разбросанных книг, сидела девочка и что-то читала.
Книгу с картой звёздного неба Сарис нашла быстро. Карта, хотя и доисторическая, оказалась довольно точной. Сарис отыскала на ней Землю и Челсу, которая почему-то называлась Альфа Центавра.
Чтобы выяснить координаты Земли и определить расстояние до Челсы, нужно было всего лишь совместить в уме две карты – из книги и из собственной памяти. С этим Сарис справилась за секунду и теперь могла переместиться в любое время.
Но не стала.
Во-первых потому, что помнила про склеп. Неважно, сколько раз она убеждала себя, что Линдси ей не пациент. Склеп навязчиво напоминал, что такой сложный случай Сарис видит впервые и что это прекрасный повод проверить свои познания в психотерапии.
А во-вторых – из-за книг. Казалось, здесь собрались книги обо всём на свете, причём некоторые – на таком высоком интеллектуальном уровне, которого, по мнению Сарис, в этой допотопной культуре быть не могло. Сарис просмотрела их все, одну за другой, прерываясь только поесть и подложить в камин дров. Она книга заинтересовала её сильнее всех.
Заинтересовала… и разозлила.
Книга Альберта Швейцера.
Эгоист проклятый, думала Сарис. Пожертвовал нормальной жизнью во имя доброты. Сбежал в джунгли и перед кучкой немытых аборигенов представил себя богом. И при этом верил, искренне верил, что поступает по велению души!
Она уже почти успокоилась, как вдруг пришёл Линдси. На него-то Сарис и направила остатки гнева. Варвар несчастный! Насквозь пропитан этим своим пойлом из переработанных зёрен, которым пытается смыть реальность!
Она отложила книгу, встала и холодно произнесла:
- Вы, кажется, хотели сообщить обо мне в полицию.
- В полицию… - качнувшись, повторил Линдси. – Не сообщил. Не получилось. Не знаю, почему.
Он растерянно поглядел на разбросанные книги.
- Что ты…
- Я всего лишь читала.
Неужели в этом ужасном обществе дети портят книги?
- Но ты же ещё маленькая. Неужели тебе интересно читать Шекспира, Гегеля,.. Швейцера…
Он шагнул вперёд и чуть не упал. Теперь Сарис заметила, насколько ему плохо. Она помогла ему снять куртку и усадила на стул перед камином. Осторожно заглянув в ментальный коридор, она увидела всё те же машины. Гнев внезапно ушёл.
- Отдохните, - мягко сказала Сарис. – Принести вам поесть?
Но Линдси уже запрокинул голову и закрыл глаза. На какой-то безумный миг Сарис подумала, что он умер, но потом увидела движение груди и услышала хриплое дыхание.
Она немного постояла около Линдси, затем села на диван.
А ведь я могу улететь прямо сейчас, подумала она. Одним движением мысли я могу сбежать от этой грязной лачуги, от этого психа, от этих джунглей. Переместиться в Челсскую клинику, и смотреть сквозь прозрачные стены на вечное лето, на розоватые Шаршские горы…
Линдси пошевелился, тихо застонал во сне.
Сарис вздохнула.
На первый взгляд, ментальный коридор совсем не изменился. Прямо у входа встретился её голубоглазый портрет, только в этот раз не на диване, а посреди комнаты. Потом – внезапный поворот и машины.
Вдруг Сарис заметила среди машин человека. Он мыл их одну за другой – старательно, ожесточённо, отчаянно.
Сарис узнала Линдси.
Машины стояли повсюду, и на каждой виднелись брызги крови. Те машины, которые появились последними, отмывались труднее всего. В основном они были красного цвета, и редко удавалось определить, смылась ли вся кровь. Но надо, надо смыть всю. Хоть как-нибудь. Потому что на машинах не должно быть крови, это просто неправильно – ужасно, позорно, беспощадно неправильно…
Дрожа, Сарис пробежала мимо машин и остановилась около мысленных изображений девушки по имени Элейн. В этот раз Сарис не стала просматривать всё скопом, а постаралась расположить картинки в хронологическом порядке.
Насколько она поняла, самая ранняя показывала Элейн, сидящую в какой-то примитивной классной комнате. Виднелись и другие смутные лица, но Элейн откровенно выделялась: сияющие тёмные глаза, чёрные изогнутые брови, высокие скулы, на щеках – юный румянец, губы растянуты в доброй улыбке. Красивое лицо, признала Сарис, но по моим меркам слишком взрослое.
На следующей картинке Элейн и Линдси прогуливались по лужайке, затенённой важными, высокими деревьями. На заднем плане знания, поросшие лианами, вызывали в памяти другие, гораздо более древние времена.
Затем шло изображение, где Элейн, держа под мышкой тонкую книгу, заходила в своеобразную общественную столовую. Эта картинка была особенно подробная: Сарис видела в книге узкую закладку и даже небольшой разноцветный лист у Элейн на плече.
Воспоминаний об Элейн было так много, что Сарис не рассматривала каждое по отдельности, а быстро прокручивала взглядом, обращая внимание лишь на самые главные.
Лицо, запечатлевшееся в памяти до мельчайших подробностей: глаза закрыты, чёрные ресницы нежно касаются мягких щёк, губы – алый бутон, готовый расцвести…
Рука с бежевым пластырем на пальце… Силуэт Элейн на фоне огромного водопада…
Элейн стоит в двери невысокого дома и машет рукой…
Дом недавно покрасили, он ослеплял белыми стенами и зелёными ставнями, но Сарис всё равно узнала его – та самая местная хижина.
Элейн и Линдси бегут, веселясь, по зелёному летнему лугу…
Элейн и Линдси в знакомой комнате, пакуют одежду в кожаные коробки… (В этой комнате, подумала Сарис. В этой самой комнате!)
Элейн лежит в гробу, среди венков, усыпанная цветами, – щеки уже не румяные, а белые и ледяные, глаза навсегда закрыты…
Сарис, изумлённая, ещё раз пересмотрела все картинки. До этого ей казалось, что она пропустила одну из них, самую важную. Но при втором просмотре ничего не поменялось: по-прежнему ни одно воспоминание не проливало свет на то, как умерла Элейн.
Внезапно Сарис вспомнила про склеп. Ну конечно же!
Она уверенно подошла к двери, но, не зная, что именно находится внутри, открыть её не сумела. Разозлившись, Сарис заколотила в дверь мысленными кулаками, но потом подавила свой гнев. Дипломированная специалистка, она вела себя как маленький ребенок!
Она вызвала в памяти то, чему её учили. Вытащить на поверхность глубоко зарытые воспоминания можно было по-разному. Когда не помогали обычные психотехники, всегда оставалась надежда на метод вербальных ассоциаций. В голове уже вертелись нужные слова: Элейн, машина, кровь, смерть.
Но, чтобы они подействовали, Линдси должен проснуться.
Сарис отключилась от мозга. Линдси дышал глубоко и трудно. Когда в этот пропитанный алкоголем разум вернётся сознание, будет, вероятно, уже утро.
Ничего не поделаешь, придётся провести в тесной комнатке ещё одну ночь, подумала Сарис. Но утром я наконец-то покину эти идиотские джунгли и приступлю к нормальной работе – с цивилизованными пациентами и цивилизованными комплексами.
Но комплекс Линдси, пусть и не цивизизованный, привлекал её больше, чем все те, с которыми пришлось столкнуться за долгие годы интернатуры. Почему он видит на машинах кровь? – спрашивала Сарис сама себя. Может быть, на них и в самом деле бывает кровь?
Она, конечно, уже знала, что такое машины. За целый день мимо дома их проехало немало, таких же, как в памяти Линдси. Но вблизи их увидеть не пришлось, и Сарис не могла точно уяснить, есть ли в представлениях Линдси отклонения от нормы.
Она вспомнила, что какая-то машина стоит около дома. Поддавшись внезапному любопытству, Сарис встала с дивана и тихонько проскользнула на улицу. На востоке поднималась полная луна, и снег во дворе отливал серебром. На ровном снежном покрывале машина казалась уродливым горбом, выросшим прямо рядом с углом дома. Сарис осторожно подошла к ней. Довольно старая, определила она, и не используется уже давно. Погода не пощадила машину: колёса обветшали и проржавели, открытая дверь держалась на одной петле. Внутри пахло гнилью и затхлостью.
Сарис осмотрела машину при свете луны. Насколько она видела, крови там не было.
По крайней мере, сейчас…
Спала Сарис плохо. Ворочаясь на диване, она снова и снова вспоминала ту машину около дома. Помимо этого, её всю ночь донимало растущее беспокойство, какая-то тревога, которая, впрочем, совершенно не затрагивала ни машину, ни нечто, с ней связанное, а касалась больше её самой. Только когда в комнату серым призраком влетел рассвет, Сарис поняла, что не так.
Ей так не терпелось прибыть на первое место работы и начать поскорей заниматься любимым делом, что она не только перепутала координаты, но и забыла подзарядить аккумуляторы транзитного пояса. Дрожь вокруг талии превратилась в слабую вибрацию.
Первым порывом было тут же переместиться на Челсу. Пока в поясе оставалось хоть немного энергии, он вполне мог одолеть такой сравнительно короткий путь. Но, едва взглянув на спящего Линдси, Сарис вспомнила склеп и тотчас поняла, что если до Челсы не раскроет его тайну, то не успокоится до конца жизни. Отмела Сарис и мысль о том, чтобы прибыть на Челсу, подзарядить пояс и вернуться сюда: как только она появится на двойной звезде, обратно её уже не пустят. Врачам не ограничивали свободное передвижение только в пределах челсинских горизонтов. Психотерапевты с других планет всегда были кому-то нужны и не имели права, кроме как во время отпуска раз в два года, свободно перемещаться по галактике.
Чтобы выявить спрятанные воспоминания, время ещё было, но вряд ли достаточное для вербально-ассоциативных нежностей. Оставался метод прямого вопроса – и весьма вероятная возможность того, что комплекс Линдси только усугубится. Но других вариантов не предвиделось.
Она встала с дивана, оделась и подошла к стулу. Уже хотела потрясти Линдси за плечо, чтобы разбудить, но заметила трепетание век и услышала, как изменилось дыхание.
Её взгляд показался ему даже голубее и пристальнее, чем в прошлый раз. Линдси выпрямил спину, в голову снова ударило вечное похмелье. Он был совершенно не готов к прямому вопросу:
- Мистер Линдси, зачем вы убили жену?
Сперва разум отбросил эти слова, отказался принимать их. Но малу-помалу они прошли сквозь все защиты и проникли в сознание. Комната поплыла в сторону, и Линдси медленно поднял ко лбу дрожащую руку. Но это не помогло. Настоящее исчезло, и в мысли решительными шагами ворвалось прошлое. Семь лет прокрутились назад, и вернулся тот проклятый день…
Следующий после Дня Труда – первого понедельника сентября. День, которым заканчивалось лето, и вместе с ним – прекрасный медовый месяц в доме недалеко от города, в том раю, куда можно будет сбежать, как только позволит работа в университете.
Чёрный вторник.
Чёрный от того, чем закончилась их первая ссора…
Линдси кинул чемоданы в багажник нового Форда, захлопнул крышку и сел за руль. Завел машину, поставил на низкую передачу. Потом просто сидел, злясь на Элейн.
Та ещё оставалась в доме, красила губы своей дурацкой помадой, накладывала на щёки абсолютно ей не нужные румяна.
Линдси ждал, пока Элейн выйдет, запрёт заднюю дверь и сядет в машину рядом с ним. По ходу дела он сочинял злобные тирады. Тихо гудел мотор.
Летели минуты, и в душе всё сильнее сгущалась ярость. Нет, она специально заставляет его ждать! Спокойно даёт понять, что даже если ссора не закончится никогда – ей на это плевать.
Что ж, тогда ему тоже плевать!
Он разъяренно схватил руль. Взревел мотор. Пусть она услышит! И узнает: ему тоже плевать!
Вдруг хлопнула передняя дверь. Значит, Элейн решила выйти именно оттуда, хотя прекрасно знала, что её ждут у задней! Чаша терпения переполнилась, и гнев вырвался наружу. Линдси переключился на задний ход и надавил на газ – сильнее, чем хотел поначалу. Машина рванулась назад. Он отчаянно пытался затормозить – но тишину сентябрьского дня уже разрезал крик. Вспоминать о том, как качнулась машина, когда задние колёса прошлись по мягкому телу, было уже за гранью возможного.
А потом он вылетел из машины, подбежал к Элейн, лежащей на мощёной дороге, и увидел: на бледном, умирающем лице отражался испуг, и распахнутые глаза словно бы укоряли,.. а на сверкающем крыле – красные капли, а на колёсах – брызги крови…
***
Линдси вернулся в настоящее. Он встал со стула и неуверенно вышел на улицу. Дул теплый южный ветер и растапливал снег. Машина стояла там же, где Линдси оставил её семь лет назад. Под ней больше не было тела, и всю кровь он давно уже смыл. И всё же она не исчезла…
Он как-то добрёл до дороги, и пошёл по самой середине, молясь, чтобы появилась хоть одна машина. Быстро. Гуманно…
Вот теперь ты знаешь всё, сказала себе Сарис. Теперь можно и на Челсу.
Можно перемещаться и начинать работу. Можно забыть, наконец, про этого варвара, который винит себя в смерти подруги только потому, что видел у неё в глазах укор.
Который казнит себя тем, что смывает с машин несуществующую кровь, и, не выдержав этой казни, напивается до потери памяти.
Который бродит по тропкам этих джунглей и надеется, что какой-нибудь неосторожный водитель совершит то, на что ему самому не хватает мужества.
Которого убивает собственная чувствительность.
Несчастного сына цивилизации, в которой не врачи должны идти к больному, а больной – к врачам.
Но один врач пришёл сам. Всего лишь один. Наверно, он все-таки добрый, этот доктор джунглей, который в своей непрочной лачуге сочинял «Историю цивилизации», играл Баха в редкие свободные минуты, лечил туземцам грыжи…
Улетай, Сарис. Сейчас же.
К чистым, без единой пылинки, коридорам челсинской клиники, к порядочным пациентам из Федерации, которых профилактологи перебросили на психотерапевтов.
Там ты будешь совершать доброе дело: исцелять лёгкие депрессии, возвращать сексуальное желание, править подпорченные «Я»… Он вытащил меня из-под снега, принёс в допотопную хижину, которую зовёт своим домом. Он беспокоился обо мне. Я – живое существо, а он, несмотря на многолетнюю боль и вечный полусон, обеспокоился о моей жизни.
Варвар несчастный. Сын джунглей.
Причем, каких огромных! Намного больше, чем Ламбарене. Скорее всего, по их узким тропкам бродит ещё много таких Линдси, болящих разумом и духом. Много-много. И никогда, никогда не придёт облегчить им боль доктор джунглей…
Улетай, Сарис. Сейчас же!!!

Линдси никогда не видел на машине так много крови. Он тёр снова и снова, но она не смывалась. К Линдси, сидящему у заднего левого крыла Крайслера, подошёл Ник.
- Что с тобой сегодня? Уже давно бы закончил.
Линдси ничего не ответил. Ник не поверил бы в кровь. Никто не верил в кровь, в то, что она видна здесь всегда, кровь Элейн, и нужно её смыть, оставлять нельзя, это просто неправильно – ужасно, позорно, беспощадно неправильно. Если бы кто нибудь понял его, поверил ему, может быть, крови было бы меньше или не было бы вообще…
Этим утром для одного мойщика её было слишком много. Линдси ожесточённо тёр…
- Эй! – заорал Ник. – Ты сбрендил? Сотрёшь же краску! Ты…
Голос Ника стих, растворился в воздухе. Линдси увидел необычные сандалии, а над ними – тонкие ноги. Когда Сарис присела перед ним на корточки, её лицо показалось ему старше, а взгляд напомнил о Христе.
Она забрала губку из окровавленных рук.
- Давай, я тебе помогу.
"Не бойся сказки, бойся лжи, а сказка - сказка не обманет..."
Аватара пользователя
Мадам А
Старожил
Старожил
 
Сообщения: 264
Зарегистрирован: 26 май 2011, 20:44

Вернуться в На ненашем языке!

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1